— Д-да…
— А то, что я делаю, нравится? — следующий коварный вопрос, и снова замешательство, секундное осознание, что происходит, всплеск стыда — перед глазами вдруг кратковременной вспышкой проносится давнее воспоминание, на несколько мгновений окунув в прошлое.
…Кухня, мать, потрясающая моим дневником, ее перекошенное лицо.
— …Дикость какая, Яна, как ты могла? Ты думаешь вообще, головой? Сколько вас там было? Групповуха, что ли? Ян, как не стыдно, и что за распущенность, расцарапанная спина? Это неприлично, Яна, как и засосы. Ну чего молчишь? Ты хоть имя знаешь? Вы предохранялись? Бож-ж-ж-же мой, и это моя дочь…
Конечно, все было совсем не так, как она поняла из моих сумбурных высказываний в дневнике, где больше эмоций, чем описания того, что произошло. Но факт остается фактом: дерьма мамочка вылила тогда на меня много, надолго отвадив желание повторить приятный эксперимент с сексом.
— Яа-а-ан, — вернул в восхитительную реальность мягкий голос Эрсанна. — Нравится? — и мягкие губы провели вдоль выреза накидки сзади чуть ниже затылка, и позвоночник словно горячая змейка обвила.
— Да… — выдыхаю я, зажмуриваясь крепче — ладони Морвейна-старшего уже коснулись обнаженных бедер, и снова шевельнулась неуверенность — а надо ли?..
Остановиться, пока не стало совсем поздно? Ага, конечно, да кто будет сейчас меня слушать. Стоны из соседней гостиной превратились в крики, похоже, леди Аллалии было совсем хорошо, но потом они резко стихли, и любопытство вновь завозилось — я преодолела тяжелый приступ смущения и глянула в приоткрытую дверь. Ой зря…
— Ян-н-на-а-а-а, а это что? — одновременно раздался веселый, с предвкушением, голос Эрсанна, и я невольно вздрогнула — его пальцы поглаживали низ живота, прикрытый обычной хлопковой тканью.
Уф-ф-ф-ф. Я сглотнула, наблюдая занятную картину, как леди Аллалия активно работала ртом, пока Лорес блаженно жмурился, направляя ее действия ладонью на затылке. Приятель в это же время, чуть сбавив темп, продолжал размеренно двигаться сзади. Вот уж точно, порно отдыхает…
— Вредная скромница, вот так, значит, да? — не дав мне ничего ответить, продолжил он и дернул за завязки по бокам. — Не хочешь носить то, что дарим, Яна?
Сердце выдало барабанную дробь, а потом замерло от сладкого ужаса: чую, огребу по полной.
— Они… удобнее… — едва слышно ответила, запрокинув голову и зажмурившись — не хочу больше ничего видеть, пусть останутся одни ощущения, а то, чувствую, платье превратится скоро в пепел от сжигавшего меня жара противоречивых желаний.
— Не оправдание, — очередной горячий, безумно нежный поцелуй, от которого плавились кости, коснулся шеи — прекрасный способ отвлечь от своих действий, да. Миг — и я осталась без нижнего белья, благо снималось оно одним движением. — В таком случае, милая моя, или ходишь в том, что мы тебе купили, или вообще без ничего, — от последних слов я поперхнулась вдохом, возмущение переплелось с непонятным удовольствием от одной только мысли о том, что предлагал — нет, приказывал, — Эрсанн. — Поняла, Яна?
Теперь его пальцы, чертовы наглые пальцы гладили живот уже без всяких препятствий, рождая на коже огненные вспышки и потихоньку спускаясь все ниже… Сердце скатилось в желудок, я крепче сжала колени — некоторые привычки сильнее меня. Я неслышно всхлипнула, злясь на себя: ну что за детский сад, Яна. Ты давно не девственница, никто тебя не насилует. Откуда этот нелепый стыд и неловкость? Зажмурилась сильнее, но Эрсанн не дал забыть о том, что я вообще-то тут не одна.
— Яа-а-а-ан, не слышу, — требовательный шепот и пальцы продвинулись еще на несколько миллиметров вниз, взбудоражив и взволновав еще сильнее.
Пришлось ответить.
— П-поняла… — пробормотала, и свободная рука сама метнулась к наглой конечности Морвейна-старшего, ухватив за запястье.
Мой порыв не оценили.
— Прекрати, — как же быстро Эрсанн менял голос, а, теперь шепот снова стал мягким, обволакивающим. — Ты же хочешь этого, Яночка, я чувствую, в чем дело?
Да заткнись. Хочу, не хочу, чувствует он. Да, хочу, но… стремно… Все слишком быстро, мне даже подумать не дали, осознать происходящее. Я барахталась в эмоциях, как утопающий после крушения среди обломков корабля, пыталась выплыть, прогнать мысль, что стою в гостиной почти прижатая к стене, подсматриваю за милым междусобойчиком на троих, и меня это ужасно заводит, оказывается. Да еще ко мне пристает мой хозяин, читай — босс, и… на мне нет трусиков, лиф распахнут, шея горит от поцелуев, а внутри бушует настоящий ураган, я уже сама не знаю, чего хочу и от кого.
— Так, — выдохнул Эрсанн и в следующий момент убрал руку.
Порадоваться не успела: меня развернули, прижали к стене рядом с дверью, поймав взметнувшиеся руки и пришпилив их над головой. Последнее Морвейн-старший проделал легко одной рукой, ладонь другой оперлась о стену рядом с моей головой. Случилось то, чего я так не хотела: наши глаза встретились. Загорелись щеки, уши, шея, я забыла, как дышать, замерла, как кролик перед удавом, и только сердце суматошно дергалось в груди, оставляя синяки на ребрах — так мне чудилось. Глаза Эрсанна казались черными из-за расширенных зрачков, порочная улыбка вспугнула в животе целый рой стрекоз, защекотавших изнутри крыльями. Я звучно сглотнула, коленки позорно дрогнули. Взгляд моего хозяина медленно спустился по лицу, чуть задержался на губах, которые тут же захотелось облизнуть — удержалась чудом, — и дальше, по шее, вниз… к груди. А-а-а-а-а… Я захлебнулась жгучим смущением, с ужасом ожидая вопросов. Эрсанн, зараза титулованная, внимательный. Все замечает, в том числе и мою реакцию… И правильно ее понимает…
Широкая ладонь снова накрыла грудь, большой палец погладил, задев твердую горошину соска. Не выдержала, зажмурилась и отвернулась. Но под лаской тело выгнулось, от прикосновения во все стороны волнами разбежалось тепло.
— Ты стесняешься меня или того, что тебе нравятся мои действия?
Все бы ничего, но вопрос был задан таким чувственным голосом, у самого уха, что ответ вырвался сам собой:
— Тебя.
Ч-черт, без титула, на "ты". Да я не могу вообще сейчас думать ни о каком этикете, еще пара минут и дойду до состояния, когда на собственные комплексы плевать с высокой колокольни. Тихий, довольный смех, прикосновение губ к шее там, где бьется жилка, мимолетная ласка языком. И Эрсанн снова смотрит мне в глаза, наши лица разделяют считанные сантиметры.
— Почему? — тихо спросил он и… отпустил мои руки, но пошевелить ими я не могла.
А вот и магия, дорогая моя. Расслабься и получай удовольствие, Яна, теперь уже без всяких отмазок.
— Ты же взрослая женщина, Яна, красивая женщина, — снова грудь ласкали уже две руки, и меня потихоньку отпускало напряжение, мысли начали путаться, и в крови разгоралась страсть. — Опытная, — Эрсанн наклонился еще ниже, почти касаясь моих приоткрытых губ, ставшие практически черными глаза завораживали, лишая воли к сопротивлению. — И я тебе нравлюсь, не отрицай, я знаю, — уверенно продолжил он, слова точно били в цель, и как все это понял? — Мои прикосновения тебе нравятся, — следующий поцелуй пришелся в уголок рта, и отвернуться не было сил. — А ты смущаешься, будто тебе шестнадцать и ты никогда мужчины не знала, — боже, этот его шепот, он сводит с ума. Как и прикосновения. Грудь уже горит, а от того, как его чуткие, умелые пальцы играли с моими сосками, они стали болезненно чувствительными, реагируя на малейшее прикосновение горячими вспышками удовольствия. — Расслабься, Ян, я не выпущу тебя отсюда, пока ты не прекратишь стесняться. Сегодня точно… И я не шутил насчет белья…
Ответить мне опять не дали. Эрсанн поцеловал меня, впервые, по-настоящему. Прижался к губам, провел по ним языком, настойчиво раздвинул, и дальнейшее сопротивление собственным желаниям стало бессмысленным. Я приоткрыла рот, впуская его, давая возможность изучить сданную практически без боя территорию, и тая, тая от нежных, но властных прикосновений языка Эрсанна. Невозможно остаться равнодушной, невозможно не ответить, и отозвался весь организм, желание загорелось в каждой клеточке. Свело мышцы внизу живота в сладкой судороге, запульсировало между ног болезненным, голодным ощущением. Бог с ними, с моими принципами. Потом разберусь, что к чему. Пусть делает, что хочет, я на все согласная… Эрсанн прижался теснее, поцелуй стал глубже, чувственнее, мне стало совсем жарко и неудобно даже в моем легком платье. Ладони Морвейна-старшего легли на бедра и снова потянули платье вверх. А губы уже горели, воздуха не хватало, я задыхалась, летя в сверкающую бездну, где таилось удовольствие, в котором я отказывала себе целых три года. И пошло все, лесом.